Здравствуйте, граждане Поэзии, всех времён, широт и параллелей!
Не стоит искать в стихотворениях или составных частях этого Цикла, как и во всей подлинной или талантливой, или единственной поэзии – буквальных, смыслов, готового к усвоению содержания. Это только в хороших и плохих стишках многочисленных авторов – содержание лежит «на поверхности слова», а смысл торчит из каждой строки, как хвост селёдки из обёртки. В поэзии – основное содержание – это сам язык, какая бы тема ни была объявлена, о чём бы ни повествовал текст. Именно Его величество Язык – глубина его высоты, сила его дерзновения, оригинальность его стиля, формы и образности, вкупе с чувством меры или талантом сохранения речи в рамках фантазии, вместо перехода в раздел фантастики или вкупе с чувством отличия образности от краснобайства или фигуральности речи – всё это и есть содержание и смысл, и суть искусства поэзии и поэзии, как Искусства. Искушённые в тайном очаровании поэзии читатели, конечно, знают об этом, живут предвкушением состояния заворожённости от самого проистекания поэтической речи и данный цикл, по идее, должен удовлетворить ожидания граждан поэзии и успешно обойти стороной всех тех, кто остановил развитие своего восприятия, остался на уровне «слов из букв» и «кубков из строк», кто остался в одном и том же диапазоне словесных частот, с конспектом словарного запаса или в условиях типовой словесной архитектуры. «Хрущёвки речи» хороших и плохих стишков, при всём разнообразии их панелей, их тем, похожи друг на друга, причём, именном низким потолком и именно той похожестью, которая ничего нового в себе не несёт, скукоживает воображение, является «одноразовой в полученных впечатлениях», лежит на поверхности, и кроме добавления длины плоскости, ничего воображению, а значит, сознанию не приносят. Иное дело Поэзия. Это целый мир движения внутрь себя, в словесные соотношения и стычки, в недостижимую глубину нескончаемой высоты пропасти, в которую, как птица, отражённая в глубине неба водоёма, сознание парадоксально падает, восходя или падает в пропасть высоты. На таком оксюмороне ценностей основано единственное будущее из прошлого всей подлинной поэзии.
Итак, мой вам совет: провозглашайте строки этого цикла, постепенно, прочтение за прочтением, постигая ритм, звукопись, звукосмыслы этой вещи и не ищите содержания, не старайтесь «понять» текст, он сам вас поймёт, если почувствует в вас равноценного собеседника, спутника по чертогам чудес потусторонней ипостаси поэзии.
Забудьте себя, всё на свете, как в омут с головой надо окунуться в бездну самовозникающих смыслов, которые в данном случае, так устроены, что чем больше не ищешь их, тем больше и скорее они открываются!
В добрый путь, побратимы Неведомого!
Ваш, возможно, лучший из лучших, поэт современности
Вадим Шарыгин
Глубина высоты.
1.
Словесного кудесника – чертоги и прибежище :
Наполнен до краёв – порыв, обрыв над вдохновением могучим –
Как оскудение на взлёт… Томит…
Когда же Небесам землян обучим?!
Гроза скитается по небосклону судеб, где ж ещё
Такую прорву яств и трелей языка сыскать дано,
Как в пьяный миг, кой пенится в потоке —
Вином пурпурным…
{…О, люди будней, как же вы жестоки! –
не струганные, плоские, как доски…
И будни вечно с вами заодно...}
И Джакомо – в пучину – голос «Тоски»
Бросает в гущу залов, лож, камелий…
Глаза погасшие, ужели вы сумели
Сойтись к барьеру : жизнь и смерть –
на уровень сердец возносят дула,
Мгновенья замерли, чей выстрел первый?
Жизнь молчит. Лишь слышно,
Как далеко в садах, сквозь шелест, зреет вишня,
Как эхо мечется меж вымышленных скал.
И жизнь, как жеребёнок проскакал…С ладони будто,
свет под утро — сдуло
Нечаянным порывом, осторожным,
{А, помнишь, как душистый чай с пирожным…}
Смерть – победительницей вышла из дуэли.
А жизнь… Мертва наотмашь… Надоели
Ей – перочинных лезвий череда
{ Крик лебединый – камнем, лебеда...}
И умерла. От ярости в упор…
Свершился насмерть многовечный спор:
{О том, кто главный, кто хозяйничает здесь,
А кто лишь пыль, теряющая взвесь.}
Ром «из горла» – допьют до капли соглядатаи расстрела
Культурного и тишина в глазах, старея, рассмотрела –
Как вровень с выстрелом не дрогнула рука!
Толпится пустошь, накренилась вдаль река –
И потонули, в ней витая, облака.
Охаживает поле брани ветер свежий
И память вспомнит перепады побережий,
С ударом в камни, с шелестом пологим.
Смерть победила жизнь.
Пожертвовала многим.
И м н о г и м и.
2.
О, mon ami, как хорошо, провозглашая,
Там, где ограда с вензелем, большая,
Благоухающее жертвоприношение, –
Ощипывать ромашки в пол, с прощением
Всех истуканов что о двух ногах, ждут смысла,
{Начнётся с пролитой судьбы на рельсы, с масла –
С трагичных подскользнушек – век кухарок...}
Петров. И водка. Богоматерь. В красном. Марок
Гашёных – штемпель: Пастернаку из Берлина
Овальный почерк – предъявитель чувств: Марина…
Ну, разве жизнь смогла бы жить без Слова?
Андрея Белого – ударно – от Белого
Жизнь отличает – «в голос», верным ударением :
Ударной гласной классно бьёт стихотворение —
По внешней сути наших внутренних различий,
Правдоподобно… Как бы…Голос птичий…
Все жаждут содержанья… Взяли моду –
У моря синего не чаек ждать – погоду!
По году ждут единственного дня.
Бегом под солнцем знает ребятня,
Как надо ждать…
Ждут – безраздельно доверяя слову, сходу –
Как дым затяжки доверяет пароходу,
Сей неприкаянной, отчасти, малахольной,
Блаженной, выстеленной в сумерках Стокгольма,
{Или в любой другой стране чужой, подколокольной}
С подлунным шлейфом – речи, с шагом и эфесом,
С бесстрастно накренившим чашу весом,
Незрячая вещает Немезида,
{Впритык к кромешности безмолвного Аида} :
О том, как созревает естество,
О том, как льнёт мальчишкой баловство –
К раздольному разбегу в створе песни…
И всё же… Попытаюсь интересней,
Ошеломительнее высказать и н о е:
Плывёт по гладкой глубине, будто каноэ,
Ведомое желаньем рыбака,
Которого горчит судьба, горька,
{Седая непроглядная вначале, скупая на слова и сны отрада –
Из водомерок скользкого парада…С бедой, как будто черти накачали,
Топорщится, треклятых слов тирада…}
Застывших джонок млеют силуэты.
Полёт фантазии пилоты слов – поэты –
Свершают в глубину высоких слёз,
Под сенью арок на обложке, в гуще гроз;
В кристаллах рос – рост рослых наваждений
И дружный миг, и в каждый божий день я,
Проголосивши, шёпотом зачем-то,
Стяжаю блеск и отблеск Кватроченто!
Или молчу на все вглубь времена.
{Невнятной точности мне смутность вменена…}
Мазутом жирным нефтеносной эры Нобелей
Я преграждаю путь всем знаньям жизни с партами!
В атаку – горсти слов, как в белом с саблей Скобелев
На склонах Шипки; шибко, звонкой в битвах Спартою,
Щиты к щитам, стоим когортою блистающей:
Мгновенья Слова, будто копья, сходу вколоты
В утробу будущего, как же мыслью молоды
И хлещет жизнь из нас, разнузданная, та ещё
Чувств седина! – Вдруг, с «эскимо» в руке, растаяла:
От голоса с войной из недр «тарелочек».
А вскорости, на стул взошла Цветаева
И красный крест – через плечо у девочек.
И в кровь ладони в дверь: «Который здесь за старшего,
Кто нас на жизнь обрёк, на без вести оплаканных?!»
В какой таверне с ромом в кружках, вдруг, засташь* его,
Людского Бога, чинит сорванные клапаны!
*правильно : застанешь, но поэт выбирает «неправильно» в пользу созвучия рифмы
3.
Родниковою водицей с ладони счастливой подброшена,
Та, что без распрей с цепями, без кровью умытой
легенды всевышней, –
Терпких странствий оснастка, морских перламутров горошина.
Страстно грезит свечением слов – наша сомкнутость губ –
льётся спелостью вишни,
Обливается сад, заблудилась в трёх сёстрах могучая,
Страшно русская суть языка, с переводом
на глухонемой смысл в истоке.
Я впервые вступаю в покой лучезарного случая,
Тихо так отстраняя рукой всех, которые в средствах жестоки.
Тонко, суд(о)ржно светит огарок свечи в келье вечера.
Льётся музыка сосен, колеблются, на полуслове застывши, пилоны
Завоёванных с гиком руин. И сказать вслед нам нечего,
Выпавшим из гнезда чудесам, потому что
спокойны мы и непреклонны,
Когда речь идёт вниз по ступенькам без визга щенячьего,
Просто – портретом искусств любоваться –
настенным, из бронзы, в мраморе?
Правдой слов, как штыком в грудь, судьбу отстранял и подначивал –
Колкий язык – запрокинувший взгляд и запропастившийся
смыслом за море.
4.
Кто-то водит по строчкам глазами, вполне ошарашено.
И никак не сподобится ритм отыскать, содержание, тему!
Лишь побелен забор детства Томом из Марка, из мрака, из Твена,
с бумажкой «Окрашено!» –
Спит словесность во сне, видит Жучку в колодце и мальчика Тёму,
У которого жизнь разгорается пламенем чувств,
треволнений треклятых, вдоль вымысла.
Не скупись на глоток винограда, на яства язычества, гойда*!
Наша явь, посмотри, сколько всячины всякой из тлена вынесла!
Пляшет слёзно высокая смесь бутафорий в очах Мейерхольда.
Неприкаянной бродит сумбурная речь, буйство шаткое.
Речь сыта пониманьем по горло, шагом пудовым
и языком – и бездетным, и нищим!
Взбаламучена ряска надежд. Ветер, мусором шаркая,
Ищет выход из душного мира чудес заводных… Ввысь раз ищем –
Только раз удостоимся шанса – свобода нас нянчила,
В дальнем детстве, там кот бродит по′ цепи… «О» цепь озвучило!
Я хочу, чтобы вязкая, неимоверно ничтожная жажда сказать –
что-то значила!
О, какая великая роль – о г о р о д н о г о чучела!
*Гойда!» — междометие, использовавшееся Иваном Грозным
и опричниками для восклицания какого-либо события .
5.
Луны сияние в глубинах небосвода
воображения – так непомерно всласть проистекало,
Что зналось : нет картинки под лекало;
Что та, которая вверху была луною –
В сравнение не шла
с придуманною – высказанным мною…
Иду внутри себя, пронзительно миную,
Ищу иную высоту глубин, из коих все начала!
Руками в дверь – тоска людей кричала –
О чём-то невозможном и благом…
А войны в грудь втоптали сапогом
Суровых истин сукровицу злую…
Но нет меня здесь, девственно целую
Совсем иного мира ипостась.
Луна сквозь мысли, чуть правее подалась…
И нарисованы привычных точек группы –
Медведица лежит, Кассиопея…
Чугун для бойни извергают жерла Круппа,
Скрипит тугая, сросшись с ночью, портупея…
Уже рассвет. И гул тяжёлый сходит с неба.
Летят с крестами города бомбить, на Бугом
Плывёт туман, и бабы тянут горе – плугом
Судьба распахана. Известна наперёд.
И взрывы ужаса, вот-вот, набьются в рот…
И никогда не будет в мире этом внешнем и чужом –
Ни красоты, без гибнущих детей, без похоронки выше этажом,
Ни тишины, без слёз сирот, без на руках разлуки!
Глаза в глаза.
Объятья. Гладят руки.
Родного облика сиянье в рамке тонкой.
Речь за околицей зальётся собачонкой.
И только абрис… Погружает плоть луна –
В глубь облака…
Минута жить вольна –
Так бесконечно долго и привольно!
Кресты на Бугом? – Нет, с меня довольно,
Я поживу внутри, там дом родной!
Пусть мир людей обходят стороной :
Все, кто остался, кто с любовью и навзрыд,
Кто взрывом без вести на склоне чувств зарыт;
Все, кто не может жить такой ценою…
Все, кто прожил, написанное мною
Витийство и безумство языка!
Нам близорукость речи далека…
Но если вдруг случится
вера в Слово,
как белого глоток, посреди плова,
Тогда столкнём бокалы напоследок
В весёлом тосте : с коромыслом дымом едок…
И никого вокруг. Лишь жизнь.
Лишь вымысел правдивый.
И утомлённым солнцем над комдивом
Начнётся стылый ужас от ареста…
Жена. Жизнь. Жертва. Женщина. Не с места!
Святая, с кровью в лицах, круговерть.
Паденья ослепительного твердь.
Блокада. Хлеб голодный Ленинграда.
И в Петербурге – над буржуйками буржуи
Так вымерли.. И после доскажу я
Все капли вишни сада и награда –
За все труды – седая дружба с языком.
И дверь в простор, открытая тайком…
© Copyright: Вадим Шарыгин, 2025
Свидетельство о публикации №125060204410
Автор публикации
