Максимес Взадник, откинув полог бедуинского шатра, удрученно вглядывался в простирающуюся до горизонта раскаленную пустыню.
Какая-то нелепая цепь непредвиденных Взадником событий привела его в этот чужой по сути мир.
Воспоминания о былой, полной утробной сытости и товарно-денежного благополучия, жизни терзали нутро Максимеса. Что пошло не так? Где он допустил просчет? Чья злая воля разрушила его успешный мирок? Вопросы, вопросы…
Еще вчера он был в фаворе. Еще вчера он надувал щеки, солидно выпячивал живот, глядел на окружающих устало и мудро. Еще вчера он стриг купоны, окучивал лохов, нес прилично оплачиваемую ахинею. В конце концов его белиберду «хавал пипл», причем «хавал» с удовольствием, умильно похрюкивая и причмокивая.
Совсем недавно он, Взадник, был другом сильных мира сего. Особенно тех, кто подвизался в медийных сферах. Ему разрешали концерты, давали эфиры, дарили с барского плеча программы. Даже зная о специфических наклонностях, Максимеса допускали к детям и на всю страну транслировали сие умопомрачительное действо.
Песок на зубах Взадника скрипнул и прервал на мгновение череду всплывающих в памяти картин. Пустыня, раскаленный песок, выжигающее все вокруг солнце – неужели это то, что он заслужил в своей жизни?
Бабулья Горгондер… Беспроигрышный вариант, как ему казалось. Связи и влияние Бабульи в определенных кругах открывали перед Максимесом такие захватывающие перспективы, что вся его прожженная деловая натура трепетала в предвкушении. Фронт, фланги, всяческие подводные течения и, главное, тыл – надежно прикрывались данным союзом компаньонов. Налет же скандальности придавал узам пикантность и уводил от сути.
Бабулья Горгондер… А может, в ней причина сегодняшнего положения Взадника? Пошел на поводу, доверился мнению, согласился с выводами… Да еще вся эта гоп-компания козлобородых, гнусавых, скверно пахнущих рокеров-пацифистов и артистов-миротворцев, с которыми теперь надо «в десны» и «до победного конца».
Кто-то сверху смотрел на грязные полоски от слез на пыльных щеках Максимеса и совершенно не жалел его. Взадник это чувствовал. В его пересохшем горле застыли слова. Слова проклятия… Но не покаяния же?