Когда-то давно воображаемый мир был естественным обиталищем художника слова, вместилищем его души. Многие сегодня годны для проповеди человеколюбия, но не для той совсем иначе рождающейся любви к человеку. без которой нет подлинного творчества. Трудность в передачи художественного вымысла поэзии не в том, чтобы найти себя, но в том, чтобы себя потерять и тем самым выразить себя в искусстве. Этой работой я пытаюсь воссоздать волшебство вымысла. Высказывается правда, но та правда жизни, с которой имеет дело искусство, которая вообще не высказываема иначе, как в преломлении, в иносказании. в вымысле…

Взгляд – выпал из окна:
На плоскости чужого понедельника примят
Январский прошлогодний снег.

Прямоходячий современствует примат,
Булгаковский распахнут «Бег».
Взгляд выдал что одна –

На чёрно-белом свете, в дне любом –
Душа, ей больше некуда идти!
Узор морозного стекла заставлен лбом
И две прямые рельсов Лобачевского сошлись,
Горизонталь меняя на заснеженную высь,
В чернильной точке пешего пути.

И с совлечённую с ресниц дремотой,
И с необузданной привычкою витать
В лагунах облаков – в которой? – в сотой
Реальности парить, смакуя благодать, –
Доступна радость выхода из плена
Тяжёлых чисел отрывных календарей
Дешёвых будней…

Мандолина,
Магдалена…

Подушка с одеялом – Сон, спаси скорей:

Попытка вымысла

От сколов лиц, с гримасой счастья ртов,
От Гамельна с той дудочкой над серой
Судьбой, где в смерти выживать готов
Лудильщик чувств с подмоченною верой!

Взгляд – путь в горнило бездны продолжал:

Двадцатый, наш, с горючей горсткой строчек:
Там Коба проворачивал кинжал
В кровавом месиве груди,
Там безысходность впереди
И кровь застирана, и тихий очерк –

Углём на высоте длины обведена
Жизнь и судьба – простёрта даль портрета:
И абрис горя, и просторная стена
Мгновенным солнцем зеркальца согрета…

Жизнь знать – на высоте орлиной,
Раскалывая дум гранит :
Остроконечный вес марлина,
Старик и море… чувств манит :

В солёный ветер солнечной Эллады,
В кромешный лязг времён по мостовой,
В Гомера паруса вглубь «Илиады»,
В гул, выкованный в ночь – мастеровой
Могучей дланью песенника Трои,
Ударом с раскалённого плеча,
С размаху – купол жизни перестроит
И выдумает счастье сгоряча!

…Качает крыльями над маревом, над дельтой Нила,
Вращает лопастью винта тысячелетний дождь над Индостаном –
Пилотом неба, кем себя, душа, ты возомнила?
И в нескончаемом, старомосковском поиске, и в неустанном

Отсутствии – вольготно пребывать – во всём и всюду,
И со слезами поднимать вчерашних снов разбитую посуду,
И знать, не зная ничего, что тишина повсюду…

О, взгляд, наполненный слезами…
Здесь о Ван Гоге, о Сезанне…
Здесь пятый угол осязаний –

Прикосновений – к лунной прелести полуночи младой,
В которой век, заросший лебедой,
Тропинкой к озеру ведёт – с подлунной песней круговою,
С сияньем глаз, с полынь травою
Тьмы чародейной – няня, на ночь, у постели…
А за окном : вдруг, голосами опустели
Леса – на всём пространстве детства, где – под Кинешмой?
-Поэт, покоя, волшебства ещё подкинешь мне!

 

Покой…

Давай найдём покой, ну, скажем,
В тот день, когда в блокадном Ленинграде,
Не обессудьте, бога ради,
В студёной комнате был важен
Мой первый шаг – заставить шевельнуться ноги
Навстречу голоду, один из многих
Во тьме покойной сделанных шагов…
И саночки вдоль невских берегов,
И голосом Берггольц объятый чёрный круг…
Покой..ник – снегом – с головы до рук…

Покой.
      По койкам.
                     Покорми.
                               Поколебима

Любая правда, кроме взгляда вдаль и ввысь.
Пока любим живёшь, пока любима!
И колоколом дни отозвались –

На Невском, на Светланской, на Волхонке,
На перекрёстке улиц: Мандельштама и Цветаевой –
Сияет ночь, как одеянье на вакханке,
Непостижим холёный вызов жизни, все цвета его!

А за заснеженным окном – светает ночь.
Пустынна улица – пустующий молчит Акрополь ввысь, восходит вдаль.
В начале третьего, в начале Третьего тысячелетия «Стендаль»
Из рук на пол упал. И сон уводит прочь…
Как поводырь слепца, точь в точь.

Стареет день,
но взгляд, летящий вдоль Страстного,

Объемлет сонм шагов и судеб…
И пусть нас современник судит,
Но в ы г о в о р и т ь страсти, снова,
Облечь бульвар в младое Слово,
Пока кромешная основа
Слепого провиденья не затмит
Бульварностью – прекрасный вид
Порывов сердца, добрых глаз,
Успеть сказать, в полночный раз
О том, как в смутном ливне фонарей
Старела молодость мечты…

Айда, быстрей,

В родную бездну удивленья пред громадой
Вручную созданных нерукотворных очагов,
Поверх мещан, морщин, армады
Добропорядочных врагов, –

Вперёд и ввысь! – к единственным из многих
Героям будничным и будням от сохи,
В которых Сын, врагам омывши ноги,
Зрит подвиг будущий сквозь прошлого грехи…

Великое безмолвие свершая:
Померкший свет окна, беспамятство строки;
Ферзя фигура в парке, пребольшая,
Лежит, ушли к вечерне тайной старики.
Любимых схоронив, идут остатки
К останкам завтрака на столике в углу.
И толика тоски, и взятки гладки
С лучей, прорвавшихся сквозь сомкнутую мглу, –

Величественных тайн не разрушая,
Лишь высвободив почерк для нутра
Раздольных фабул, собиратель урожая –
Тенистой смуты – с ночи до утра

Перебирает в пальцах, будто чётки,
Рубины звёзд, мерцания, мелки,
Рисуя под шагами грузной тётки
Округлых фраз прямые уголки…

Скажи мне, мой читатель, друг далёкий,
Прошло полвека с той поры, когда
Явились строки, сколько подоплёки
Забрали промелькнувшие года,
Скажи: там есть ещё средь вас такие,
Кто тихо смотрит, взгляд роняя в ночь,
Иль тычет в шар земной подручным кием,
Не ведая что делать, как помочь

Живущим в смерть, сиротам годовалым,
Мальчишкам и девчонкам без чудес?
И скольких жизнь в искусстве миновала…

Ладони к сердцу.
               Времени в обрез!

Я знаю только сон: над мысом Горна шумные раскаты
Разбившихся последних волн – скалистый грохот чар –
Спасающий виток воображения, глоток Сократа…

Анкор.
           Антракт.
                      Армагеддон.
                                         Артек.
                                                   Арго.
                                                          Анчар…

Остывший пепел на плече. Пиджак измятый.
Лежу и вскакиваю. Встав, готовлюсь лечь.
Сушь стёртых слёз, как будто чай застрял из мяты
В гортани, пепел сыплется на город с плеч.

Меня и нищенки подруги – нас будит свет,
Нас будто нет, мы – нетто брутто вещих дней,
Мы – ваших дело рук, и бедность, став бедней,
Богата на удары об′ стол, коих нет…

Одышка. Сердца окровавленный насос
С усилием могильщика глубоким
Последнюю вычерпывает кровь,

Со дна души сгребая сгустки чёрной сути –
На поколения вперёд задавший ритм нервозный
Для избиения, для умирания не сразу,
А день за днём, смерть констатируя помалу,

Как будто так и надо,
      Как утро будет Надю…

Для каждого найдётся свой Воронеж,
Кто пишет на столетие вперёд…
И с серым гамом царствуют вороны
Над падалью, ату его, ату!

А ну, дружок, напой мне гимны строк, напомни
Тот день, когда ещё был взвеян парус, близок гул погони:
Лань ускользала от охотников, к жаровне
Ещё влачили только – мясо дней и, не сгорев, погоны

С белогвардейских плеч, на дне костра л е ж а л и…
Читай, взывай, взмывай, смывай слезами текст скрижалей Бога!
То что хотели мы, что столько лет ж е л а л и –
Жалели что – всё забрала себе дорога –

Идущего вдоль смысла, песенного взгляда
Прощальный путь. И одиночество до самых до окраин.
Лоза, подкрасившего воду винограда.
И Авеля убивший и любивший Бога – в каждом Каин –

Остались, будто дни календаря
Непрожитые, прожитые зря…
Жизнь стала смертью
На исходе декабря…

Взгляд – так бы длил и длил –
Над крестовиною молитв, над вороною мглой могил,
Но зарождается из недр темноты –

Свежайший ветер,
Дрогнули кусты,
Качнулись голосами птиц
Весенние зимою ветки;

Прошла секунда.
Отзыв редкий –

Вдали проследовал гудок,
Стальная рельсов глубина
Отозвалась и стихла вскоре.
На покосившемся заборе
Март – задержался, различим…

Возникли тысячи причин
Бежать с улыбкою, остаться, подойти
Вплотную к воздуху пространства, на пути

Мерещилось огромное пятно, наверно, это вторник
Готовится вступить в права иль дворник
В Обуховском готовит переулке
Проход к дверям, мотор вращает втулки,
Дрожит капотом чудное авто.
И Шариков с подножки, вдруг, в пальто
Из пахнущей котами мёрзлой кожи,
И ломит в дверь,
А с ним… чужие рожи…

Пропал наш дом, наш век и жизнь пропала
Не навсегда. Навек. И то не мало…
А что там, что там впереди…

Знать не дано,
Знать, не в кино,
Знать – не хочу,

Ссыпая пепел
           К левому плечу….

© Copyright: Вадим Шарыгин, 2023
Свидетельство о публикации №123011707290